Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си

Заканчивать фразу не нужно.

Мы сидим с Дэцзя всю ночь. В течение долгих часов А-ма излучает, как слабый огонь, разочарование, которое она испытала. Возможно, она могла закрывать глаза на мои промахи в процессе обучения, но попытка помешать Цыдо выполнить свой долг – это нарушение законов акха. Я ненавижу себя за то, что подвела А-ма, но еще больше я ненавижу себя за то, что не остановила Цыдо. Даже то, что две эти мысли одновременно пульсируют в голове, означает, что я не слишком хорошая акха…

Петухи возвещают о наступлении утра, и свет начинает пробиваться через бамбуковые стены. Сквозь настойчивый стук дождя доносится голос духовного жреца.

– Жители деревни, все сюда!

Мы с А-ма делаем то, что нам велено, и оставляем Дэцзя одну. Духовный жрец расположился на своей веранде с посохом в руках, ожидая, когда все соберутся. Цыдо и два старейшины стоят поодаль. Цыдо по-прежнему выглядит сердитым, как и велела ему А-ма.

Рума поднимает руки, обращаясь к собравшимся.

– Великая сила послала в нашу деревню ненормальных детей. Это ужасная трагедия для Цыдо и Дэцзя. Это ужасная трагедия для всех нас. Цыдо выполнил свой долг. Он сжег отбросы в лесу. Их духи больше не будут нас беспокоить. Цыдо – хороший парень из хорошей семьи, но мы все знаем, что должно произойти дальше.

Тук-тук-тук! Это его посох стучит по полу веранды.

– В течение одного цикла в нашей деревне будет соблюдаться церемониальное воздержание. Все должны быть осторожны. – Это его способ запретить взрослым жителям деревни совокупляться. – Нужно окольцевать нашу деревню магической лозой, чтобы защитить нас от новых злых духов. Детей в школу не водить. И…

Мать Цыдо и его сестренка Цытэ плачут, спрятав лицо. Его отец смотрит в землю.

– Родителей отбросов нужно изгнать из деревни, а их дом разрушить, – заканчивает рума.

Цыдо, рума и нима входят в хижину молодоженов. Остальные ждут. Ветер усиливается, дождь хлещет нам в лицо. Рума снова появляется, держа в руках арбалет Цыдо. Затем нима выставляет на всеобщее обозрение серебряные свадебные браслеты Дэцзя. Это их право – выбирать в качестве платы за свои услуги все, что им заблагорассудится, но они забрали самое ценное, что есть у Цыдо и его жены.

Цыдо выходит на улицу. На нем нет тюрбана. На спине у него вьюк, а руки нагружены всем, что он может унести. За ним появляется Дэцзя. Тоже без головного убора, и это самое шокирующее зрелище в моей жизни.

Ее волосы уже намокли от дождя, некоторые пряди прилипли к лицу и одежде. Она перекинула ремень через лоб, чтобы удержать тяжесть корзинки для сбора чая.

Она делает пару шагов и пошатывается. Я хочу помочь ей, но А-ма удерживает меня.

Цыдо и Дэцзя направляются к воротам духов, рума кричит им в спину:

– Духи хаоса и разрушения, покиньте эту деревню и никогда не возвращайтесь!

Как только они исчезают из виду, мужчины нашей деревни берутся за дело, и уже через пару минут хижина, где жила молодая пара, разрушена. Затем мужчины группами отправляются в лес, чтобы собрать мех, волшебную лозу, родственную имбирю, с длинными стеблями и красными цветами, которых очень боятся духи, и обвить по периметру всю деревню.

– Видишь, Девочка? – говорит А-ма. – Вот почему лично мне нравится правило, согласно которому детей рожают в хижине молодоженов. Иначе пришлось бы сжечь главный дом семьи.

– А куда пойдут Цыдо и Дэцзя? Где они заночуют?

– Столько вопросов!

Я дергаю ее за рукав.

– А-ма, они когда-нибудь вернутся домой?

Она щелкает языком, выказывая нетерпение, и отгоняет меня взмахом руки. Я растерялась. Мне так хочется зарыться лицом в ее юбку.

Не дольше, чем ласточка моргает

В течение следующих двенадцати дней наша деревня соблюдает церемониальное воздержание. В день Тигра запрещено ходить за водой. В день Осла меня посылают принести воду, потому что ослы перевозят вещи. В день Кролика – а дождь не прекращается ни на минуту – я собираю хворост. А-ма предпочитает не замечать и не хвалить меня, и ее молчание окутывает меня тяжелым облаком. Я живу в доме, где много людей, но со мной никто не разговаривает. Никогда еще я не чувствовала себя такой одинокой.

На четвертый день мы слышим голос жреца.

– Пришло время для жертвоприношений! – взывает он. – Мне нужно девять мешков зерна, девять свиней, девять кур и девять собак.

Но у семьи Цытэ нет девяти свиней. У всей нашей деревни нет столько свиней.

Семья Цытэ отдает зерно, четырех свиней и всех кур, а молодые люди ходят по деревне и отлавливают бродячих собак. В итоге семья Цытэ лишается большей части своего богатства.

Как только полный цикл церемониального воздержания заканчивается, жизнь, кажется, входит в нормальное русло. Женщины возвращаются к вышиванию, ткачеству и работе по дому. Мужчины опять курят трубки, охотятся и обмениваются историями. Но рождение близнецов и то, что с ними произошло, хотя и было данью нашим традициям, изменило меня так же необратимо, как краска, которая въедается в ткань при замачивании. Я не могу смириться с увиденным.

Моя душа переменилась, однако плоть и кости должны следовать намеченному курсу, а это значит, что пора вернуться в школу.

А-ма и А-ба не умеют ни читать, ни писать. Мои братья с восьми лет работают с А-ба полный день, поэтому они тоже почти неграмотные. Я первая добилась успехов в начальной школе. Мне всегда нравилось приходить сюда, и сегодня я ощущаю себя здесь, словно в убежище.

Однокомнатное здание школы, расположенное на краю грязного поля, очень похоже на остальные дома: стоит на сваях, сделано из бамбука и соломы, а внутри освещается дымящимся очагом.

Всего в школе учатся девятнадцать детей в возрасте от шести до двенадцати лет, все из деревень, разбросанных по нашей стороне горы. Старшие девочки делят между собой циновку, а три мальчика повзрослее сгрудились на противоположной стороне комнаты. Младшие ребятишки ерзают на своих ковриках. Я сижу с Цытэ. Мы до сих пор не поговорили о случившемся с ее братом, Дэцзя и их детьми. Должно быть, она еще не оправилась от потери и не избавилась от чувства стыда, и я думаю, что никогда не смогу рассказать об увиденном.

В комнату, шаркая, входит учитель Чжан. На нем синие шерстяные брюки, синий френч и синяя фуражка с красной звездой спереди. Все на горе Наньно жалеют его.

За десять лет до моего рождения, во время «культурной